Лозунгу «Земля — крестьянам» исполнилось 100 лет. Считается, что сельские массы поверили в него и поддержали большевиков, обеспечив их победу после переворота. С другой стороны, его называют глобальным обманом, поскольку через 12 лет началась сплошная коллективизация, трагедия которой вряд ли будет честно описана до конца.
Нужно кое-что вспомнить.
Фраза «земля — крестьянам», принадлежавшая прежде эсерам, стала всего лишь спусковым крючком государственного переворота большевиков, вложивших в них более ясный смысл, чем либеральные политики. Первая мировая война вынесла из сельского хозяйства на фронт миллионы рабочих рук. Это основательно подорвало производство продовольствия. В августе 1914 года военное командование округов получило право запрещать вывоз хлеба с территорий, то есть его свободный оборот. Крестьяне начали придерживать продажи. В феврале 1915 года военные получили права реквизиции зерна. На первых порах по твердым ценам, цивилизованно. Затем церемонились меньше — забирали под расписки и под «честное благородное слово».
К концу 1916 года из армии отпустили «тех, кому за сорок», и седые, но еще крепкие ветераны, как правило, с оружием, возвращались на село. Вместе с дезертирами и сельским активом они приняли участие в переделе помещичьих хозяйств, поскольку после свержения самодержавия рухнули понятия «божьей земли». Стали более весомыми и переговоры с продотрядами, которые продолжало посылать в деревню уже Временное правительство. Лозунг «земля — крестьянам», перехваченный большевиками у эсеров, пришелся на пик недовольства, и крестьянские массы, никогда не имевшие сильных политических представителей во власти, поверили им. Крестьяне не читали статей Ленина, в которых он до самого лета 1917 года придерживался идеи государственной собственности на землю. Иными словами, деревня «голосовала сердцем» и очень скоро за это поплатилась.
В 1917 году продотряды пришли в село уже от имени большевиков. В крупных городах их формировали рабочие комитеты и профсоюзы. Поскольку к тому моменту в бытовой экономике преобладал товарный обмен (керосин, ситчик и спички на хлеб), предлагаемые крестьянам «твердые цены» не вдохновляли, зерно и другие продукты начали реквизировать. Этим словом маскировался обычный грабеж. Половину заготовленного продовольствия получала сформировавшая продотряд организация, другую половину — Народный комиссариат продовольствия РСФСР. На первых порах «заготовителей» вытесняли живой стеной, потом били, затем, когда они приходили с вооруженной охраной, начались огневые стычки. Стрельба по грабителям сельских амбаров стала более жестокой, когда на стороне продотрядов начали выступать иностранцы — немцы, австрияки, венгры, китайцы, поляки (включая латышских стрелков, литовцев, эстонцев), стянувшихся в Центральную Россию «помогать революции рабочих», и которых крестьяне воспринимали как интервентов на своей земле. Жестокость была обоюдной.
К слову, когда немецкие агитаторы от социал-демократов в то же время появились в голландских деревнях, власти немедленно оценили угрозу и начали наращивать финансирование фермерского сословия, кооперативов и инфраструктуры до такого уровня, что крестьяне, которым стало что терять, сами выгнали агитаторов, и революции не случилось.
Примерно такие же действия пыталось предпринять правительство Кривошеина (сподвижник Столыпина) при генерале Врангеле в Крыму, надеясь в 1920 году заручиться поддержкой местных жителей, но времени и ресурсов оставалось безнадежно мало. Гражданская война подходила к концу, но ни белые, ни красные ее стороны не имели большинства в крестьянской среде — было ясно, что все смотрели на деревню как на источник продовольствия, фуража, лошадей, и не более того. Грабежи только усиливались, несмотря на засушливый год, на то, что нормы продразверстки превзошли сбор урожая.
В 1920 году полыхнули два крупных крестьянских восстания — в Сибири и в Тамбовской губернии, весной 1921 года восстали моряки Кронштадта — крестьянские сыновья и отцы, на Юге против Красной Армии выступил Махно. Эти выступления подавили с запредельной жестокостью силами регулярной Красной Армии и «интернационалистов» с применением артиллерии, авиации, химического оружия, концлагерей, взятием заложников, массовыми расстрелами и ссылками в каторжные лагеря на большие сроки. Многие красные командиры, писатели, поэты и другие представители новой элиты — М. Тухачевский, М. Фрунзе, С. Буденный, И. Якир, И. Уборевич, Г. Котовский, А. Голиков (Гайдар), Г. Жуков, Г. Ягода, В. Ульрих и другие — в едином строю оттачивали свое боевое мастерство в физическом уничтожении соотечественников, заслужили ордена, что, правда, не спасло большинство от репрессий и расстрела через 16-17 лет. Некоторые уцелевшие из них впоследствии брали Берлин.
Крестьянская война напугала власти. Грабительскую продразверстку отменили и декретом ВЦИК от 21 марта 1921 года заменили ее натуральным налогом. Он позволял оставлять продовольствие и зерно не только для посева, но и для пропитания и продажи. Месяц спустя, 21 мая было разрешено арендовать землю, использовать наемный труд, объединяться в кооперативы. С этого начиналась НЭП — новая экономическая политика, оставленная в наследство Лениным и его работами по кооперации. Продолжалась она недолго — до конференции аграрников-марксистов 20-27 декабря 1929 года. На ней выступил Сталин: «от ограничения кулачества перейти к его ликвидации как класса». Укрепившиеся за 8 лет единоличники — кулаки и середняки — подлежали ограблению и выселению. Их место надлежало занять колхозам — неведомому доселе симбиозу общины, единоличного управления председателя и тотального контроля государства через партийные органы и спецслужбы.
12 лет спустя после лозунга «Земля — крестьянам» на долгие годы был создан механизм окончательного отчуждения крестьян от собственности на землю, средства производства и надежный «пылесос» для выкачивания продовольствия в города, в армию, в растущий бюрократический аппарат, в промышленность. Земельный вопрос был решен на 62 года вперед: основной ресурс производства продовольствия стал государственным. Фраза Маркса «крестьянин есть непонятный иероглиф для цивилизованного ума» обрела материальный смысл в отдельно взятой стране.
Под контролем репрессивного механизма село превращалось во внутреннюю колонию, из которой качались кадры для строек индустриализации, продукты питания и зерно для оплаты станков и заводов, покупаемых в Европе и США. СССР готовился к войне. Колхозникам вскоре перестали выдавать паспорта, тем самым вернув их в состояние нового крепостного права спустя ровно 70 лет после его отмены в 1862 году. Фактически паспорта вернули лишь в конце 70-х годов, уже при Брежневе, накануне Олимпиады-80.
Параллельно шло строительство совхозов — полностью государственных аграрных предприятий индустриального типа, с финансированием из бюджета и тотальным наймом рабочей силы: от директора до пастуха все получали зарплату, никак не связанную с результатами производства. Идеологи того времени провозгласили совхозы социалистическими предприятиями, по сути закрепляя отчуждение работников от земли и собственности на уровне государственной политики.
Первоначально после октябрьского переворота их строили на базе образцовых помещичьих имений — промышленных производств, оснащенных американскими тракторами, прицепными комбайнами и локомобилями. Совхоз «Хуторок» под Армавиром (национализированное имение барона Рудольфа Штейнгеля) — единственный сохраненный до наших дней образец, и то благодаря тому, что его опекала лично Надежда Крупская как пример социалистического хозяйства для показа рабочим и фермерам США, Франции, Германии. По сути это был уже тогда вертикально интегрированный холдинг с диверсифицированным производством зерна, молока, мяса, шерсти и их глубокой переработкой электрическими и механическими машинами на более чем 40 тысячах гектаров. Столь же удачные попытки сохранить имения менее известны, чаще они дробились на мелкие колхозы и товарищества, либо вовсе исчезали.
Как это ни странно, но идея государственных фабрик зерна была рождена не в России. Настоящий взрыв строительства аграрных гигантов пришелся на начало 20-х годов, когда в Россию приехал американский коммунист Гарри Уэйр и обаял Ленина так, что в 1921 году по его личному указанию в Пермской губернии было выделено несколько тысяч гектаров для создания первого российско-американского совхоза. Уже летом прибыли первые 50 вагонов с тракторами, комбайнами, фермерами, ветврачами и скотом из Северной Дакоты. Однако пермское село Тойкино не стало столицей нового агробизнеса: для полного успеха климат был не тот. В Ростовской области для совхоза N 2, который неформально назвали «Верблюд» (теперь там город Зерноград), отрезали сразу 200 тысяч гектаров, и пошло-поехало на Дону, на Кубани (Сад-Гигант) и в Ставрополье (Зерносовхоз-12). Гигантомания американских энтузиастов, не удовлетворенная в США, где фермеры отказывались продавать свои наделы корпорациям во избежание конкуренции, совпала с коммунистической идеологией государственного латифундизма. В 1928 году, в связи с кризисом хлебозаготовок (и последующим раскулачиванием), Сталин принимает решение резко активизировать создание крупных зерновых фабрик. Американские специалисты приезжают сотнями. Историк-экономист Александр Никулин цитирует в своем исследовании одного из них — Томаса Кэмпбелла: «Народ России находится под новой формой революционного управления, также доселе неизвестного. Эта форма управления основана на всеобъемлющей программе индустриализации с централизованным контролем. Революция разбудила гигантские социальные силы. Идеи коммунизма были посеяны тысячи лет назад, — их урожай поспевает только сейчас. Автор искренне рад, что экспериментальным полем коммунистического урожая стала Россия, а не Соединенные Штаты».
Последняя фраза знаковая: уже в 1932 году 14 агроагломераций на Юге России обрабатывали более миллиона гектаров, но в совхозах-гигантах началось обвальное сокращение производства. И в это время Александр Чаянов, великий экономист, создавший теорию дифференциальных оптимумов сельскохозяйственных предприятий, которая и сегодня предостерегает весь аграрный мир от гигантомании, уже два года был под следствием по делу «кулацко-эсеровской группы», а еще через пять лет расстрелян — как теоретик кооперации семейных ферм.
Причины обвала урожайности гигантов были практически одинаковы: отсутствие мотивации у работников, резкое истощение пашни от применения упрощенной агротехники (монокультура пшеницы без севооборотов, мелкая пахота, сокращение паров), падение заработков, повальное бегство населения в города (в совхозах у всех были паспорта), сужение рынка труда, невозможность эффективного управления такими массивами и коллективами. К этому времени относится термин «разукрупнение», когда один гигант делился на 5-7, а иногда и на 20 хозяйств.
Однако низкая экономическая эффективность полного огосударствления земельных ресурсов и отрыва доходов работников от результатов труда вначале привела к массовому импорту зерна (впервые в тысячелетней истории) в 1963 году, затем к глобальному продовольственному кризису 70-х и в конечном итоге спровоцировала развал СССР в 1991 году.
Спустя 62 года после начала коллективизации на село пришла другая идеология, требующая в течение года распустить все колхозы и совхозы, приватизировать землю и имущество. Землю поделили на паи и предложили людям самостоятельно ее обрабатывать, ссылаясь на опыт Столыпинской реформы. Это была попытка загладить историческую несправедливость и материально компенсировать вину государства за миллионы трагедий и драм нескольких поколений крестьян. Однако уже далеко не все были психологически готовы принять ответственность за землю, к тому же не хватало техники и денег, хозяйственные связи и устоявшиеся технологии разрушались, продовольственный кризис нарастал и были открыты шлюзы для импорта продовольствия, что еще больше подкосило птицеводство, животноводство, селекцию и семеноводство, тепличное хозяйство и зарождающийся фермерский сектор.
В начале XXI века окрепшему «городскому» бизнесу дали возможность неограниченно скупать разорившиеся колхозы и совхозы, а прежде всего — их землю. Так в новом варианте началось строительство аграрных гигантов, уже частных, которые мы сейчас называем агрохолдингами. Они действительно быстро (по историческим меркам) решили проблему насыщения внутреннего рынка собственным продовольствием: зерном, мясом свинины и птицы, растительным маслом, сахаром и начали впервые за постсоветский период выходить на зарубежные рынки с экспортом.
Однако радость от таких значительных результатов омрачает факт появления гигантских частных латифундий с миллионами гектаров и десятками тысяч наемных рабочих, точно так же оторванных от земли, как и в 30-е годы прошлого века.
Латифундии — это власть отдельных лиц, отдельных семей над крупными земельными участками. В условиях густонаселенной местности это еще и власть над людьми, их судьбами и рабочими местами. В условиях путаного земельного законодательства и колоссальных финансовых ресурсов эта власть становится абсолютной и распространяется на формирование региональной и федеральной государственной политики в сфере АПК. Некоторые латифундии имеют в собственности от 500 до 800 тысяч гектаров, охватывая целые группы районов Краснодарского и Ставропольского краев, Ростовской области и Поволжья, других регионов. Под управлением латифундий в целом находится более 10 миллионов гектаров земли. Укрупнение земельных участков продолжается, и не за горами появление собственника с миллионом гектаров земли. Латифундисты, среди которых немало иностранных совладельцев, имеют своих прямых и выборных представителей в органах власти и общественных организациях всех уровней и влияют на политику не просто в интересах своих компаний, но и для развития сословия крупных землевладельцев, против засилья которых и совершались революции 1917 года.
То, что эти латифундии частные, «рыночные», не должно вводить никого в заблуждение — основные фонды агрохолдингов заложены в государственных банках и пусть пока теоретически могут быть национализированы по каким-либо соображениям в любой момент. То есть идеология тотального государственного контроля над основным средством производства по факту за 100 минувших лет никуда не исчезла, хотя сейчас явно и не проявляется.
В Европе вопрос латифундий решен (после трудных политических споров и соглашений) к 80-м годам ХХ века путем прогрессивного налога на земли сверх нормы. Наши фермеры также требуют ввести норму земельной собственности одного владельца не более 10 процентов от земель муниципалитета. Почему?
Логика примерно та же, что в Европе, ее можно сформулировать в пяти пунктах:
Первое — крупный аграрный бизнес ориентирован прежде всего на извлечение прибыли, а не на развитие сельских территорий.
Второе — неограниченное внедрение крупного бизнеса в сельскую сферу нарушает права населения на сохранение образа жизни, развитие институтов частной собственности и независимых источников дохода семей.
Третье — наличие неограниченного влияния узкой группы латифундистов влечет серьезные риски для государственного строя. Иными словами, десятку лендлордов проще сговориться о смене законодательства, региональной или федеральной власти, о картельном сговоре, чем сотням тысяч фермеров.
Четвертое — разорение одного или даже десятка фермеров есть драма отдельных семей, но не драма целой территории в случае разорения крупного агрохолдинга и связанных с этим социальных и политических рисков. Стало быть, в установлении здорового баланса крупного и мелкого производства — укрепление стабильности экономики.
Пятое — любое крупное производство — это прежде всего большая мишень для военных, террористов или эпидемий. Тысячи мелких и средних производств гораздо проще локализовать и гораздо труднее разбомбить, чем одно крупное. Надо учитывать, что в случае эвакуации населения крупных городов (по техногенным или военным причинам) сельская местность сможет их принять, только если будет населена и обустроена. То есть множество мелких ферм — это вопрос физического выживания нации при чрезвычайных ситуациях.
Спустя 100 лет лозунг «Земля — крестьянам» должен обрести первоначальный смысл и стать национальной идеей. Об этом говорит мировой опыт. Этого требуют справедливость и рациональный расчет.
Кстати
Это начало фермерского движения девяностых — первые акты на землю, еще с гербом РСФСР. Пока еще только на пользование, без права продажи, дарения и наследования. Сколько же было надежд! Какие были порывы! Тысячи семей устремлялись в Россию со всего СССР, особенно из горячих точек Средней Азии и Закавказья. Но сколько судеб было сломано, когда надежды перестали сбываться, только потому, что у первого Президента поменялись советники и соратники. Земля с очень большими трудами и затратами становилась собственностью, ее до сих пор многие обрабатывают без права заложить в банке, чтобы купить трактор или доильную установку. При этом обрабатываемую землю можно легко потерять…
Источник: «Российская газета»